 Военная операция сил западных и ряда ближневосточных стран против Ирана потенциально может рассматриваться как некий аналог ливийского сценария с соответствующими макроэкономическими последствиями. Но, исходя из делавшихся руководством Ирана заявлений, а также политических позиций РФ, КНР и современного состояния глобальной экономики, при реализации военной агрессии Запада против Ирана вероятно существенно более жесткое развитие событий. Как передает "Иран.ру", об этом пишет в "Независимой газете" Александр Осин, главный экономист УК "Финам-Менеджмент".
Если гипотетическая операция НАТО против Ирана будет проведена, условно говоря, на днях и пройдет по ливийскому сценарию, то повышение цен на нефть в краткосрочном периоде может составить от 10% до нескольких десятков процентов, то есть тоже будет схожим с тем, которое получили в начале 2011 года. В 1990 году, когда Ирак захватил Кувейт, нефть марки WTI подорожала в два раза. С начала 2002 года по март 2003 года, перед нападением США на Ирак, цены на нефть WTI выросли в два раза. Но нефтяной рынок сейчас значительно сильнее регулируется, чем 10 и 20 лет назад. Это относится и к электронной торговле, и к взаимодействию основных поставщиков и покупателей нефти на мировом рынке. С точки зрения сокращения волатильности цен сырьевых фьючерсов некоторые меры уже применены в рамках реализации законодательных реформ Додда Франка в США, ряд мер ожидается к применению в рамках, например, введения в США ограничений для операций банков на свои средства в пределах так называемого правила Волкера. Ограничения могут носить и прямой характер проведения тех или иных операций, как это было сделано в прошлом году, когда страны ЕС запретили продажи акций банковского сектора без покрытия.
Что касается реального предложения нефти, то, как известно, Саудовская Аравия заявляла о том, что в случае начала конфликта восполнит недостающие объемы предложения на нефтяном рынке.
Указанная выше ситуация, весьма возможно, находит свое отражение в динамике нефтяных цен, которые сейчас значительно более стабильны перед лицом усиления политической напряженности на Ближнем Востоке, чем в предыдущие два десятилетия. Впрочем, возможно, такая динамика цен на нефть отражает и то, что и сами риски начала войны сейчас значительно меньше, чем в 1990 и 1991 годах, а также в 2002 и 2003 годах (см. график 1).
Проблема военной операции в Иране, даже в случае реализации ее по ливийскому сценарию, не столько в том, что она повлияет на нефтяные цены, а в том, что такая операция вызовет рост среднесрочных инвестиционных рисков. В период непосредственно перед предполагаемой операцией и во время военной операции ожидаем повышенный спрос на «защитные» инструменты американского госдолга (см. график 2). Это, как правило, благоприятно для курса американской валюты. Этот спрос, кстати, реализуется вне зависимости от динамики цен на нефть.
Рост инвестиционных рисков означает новый раунд ослабления спроса на долговом рынке, значительное усиление инфляционных ожиданий, снижение эффективности антикризисных мер. Возникнут риски политического характера в рамках G20, что крайне несвоевременно, учитывая сохраняющиеся долгосрочные угрозы новой волны кризиса и в инфляционной, и в валютно-финансовой сферах.
Поэтому начало гипотетической военной операции НАТО в Иране должно будет сопровождаться периодом длительной, в несколько лет, оптимизации финансов и экономик развитых стран.
Даже предложенный мягкий сценарий развития событий способен поставить под угрозу эффективность всех уже предпринятых мер антикризисной стабилизации. Если же Исламская Республика Иран(ИРИ) проведет асимметричный ответ на агрессию, как она и предполагает, согласно заявлениям руководства, риски мирового инфляционного и инвестиционного шока еще более возрастут.
Во-первых, эти риски могут быть реализованы под влиянием разрушения иранской добывающей инфраструктуры и перекрытия Ормузского пролива. В течение приблизительно года-трех оно ограничит поставки нефти на мировой рынок сначала на 30–40%, затем, после приблизительно полугода восстановительных работ, эта величина, вероятно, будет постепенно сокращаться до 5–15%.
Такие оценки делаются в СМИ, но они могут оказаться неадекватными, слишком упрощенными и сжатыми по срокам. Наличие у Ирана баллистических ракет и обогащенного на 20% урана создает риски эффективного ответного удара ИРИ, по крайней мере по союзникам стран НАТО в регионе Персидского залива. Впрочем, по данным BBC, у располагающихся возле южных границ Ливана подразделений исламской организации «Хезболлах» есть 10 000 ракет малой дальности. Теоретически они могут нести на себе и заряды с частично обогащенным ураном. Есть значительные риски региональной экологической катастрофы при повреждении в результате боевых действий ядерных объектов на территории самого Ирана.
Во-вторых, на данный момент есть некий баланс между усилившейся монетарной поддержкой мировой экономики и определенным постепенным ужесточением бюджетной политики. Инфляционные ожидания стабильны, политика мировых регуляторов в период кризиса пока не дала сбоев, позволив им снижаться. На этом фоне планируется, к примеру, на июньском саммите ЕС усилить поддержку инвестиционного спроса за счет отдельных административных и, не исключено, налоговых решений. Планируются налоговые или монетарные меры стимулирования спроса практически во всех других ведущих странах.
Но в результате военного конфликта в Иране будет упущено время для применения этого нового импульса, в экономике начнутся процессы охлаждения на фоне циклически ускоряющейся инфляции, структурной слабости государственных бюджетов и долгового рынка. Потребуются новые подушки денежной ликвидности и соответственно новые, более высокие инфляционные риски для инвестиций. Инфляционная угроза может оказаться чрезмерно высокой для инвесторов, доверие к антикризисным мерам и финансовым инструментам развитых экономик может быть подорвано. При реализации наихудшего сценария мировой валютной и финансовой системам будет нанесен удар со стороны роста рисков глобальной политической конфронтации.
В рамках указанного сценария в краткосрочном периоде за счет закрытия длинных инвестиционных позиций, фондированных долларами и евро, валюты развитых стран, вероятно, получат поддержку. Однако рост краткосрочных ставок, весьма вероятный в результате глобального кризиса доверия, вызовет снижение склонности инвесторов к тому, чтобы хранить свои средства в наиболее ликвидной форме, то есть в деньгах. Фактически подушка ликвидности начнет работать против ее конструкторов. Деньги поступят в экономику и вызовут ускорение годовой инфляции, к примеру, в США до 10% и более даже при росте ставок краткосрочных «трежериз» на 0,25% годовых. Параллельно усилится спрос на инструменты инвестиций товарного рынка и недолларовые финансовые активы. Начнутся процессы децентрализации мировой экономики, финансовой системы.
Исходя из сказанного выше развитые страны, страны НАТО пойдут на масштабный конфликт с Ираном только в случае возникновения реальной угрозы для их финансовых систем, если им придется выбирать из двух зол. Складывается впечатление, что нечто подобное произошло в рамках ливийского конфликта. Хотя только фактором усиления долларовых рисков в результате масштабной эмиссии в 2008–2011 годах события, повлиявшие на решение НАТО атаковать Ливию, не исчерпываются.
В случае нормального функционирования механизмов совместной антикризисной поддержки в рамках G20 иранская ядерная проблема будет, как и раньше, служить эффективным средством охлаждения рисков валют развитых стран или чрезмерно активных инвестиций на том или ином рисковом сегменте. В сущности, иранская ядерная проблема нужна США, развитым странам для балансировки своих финансово-валютных рисков в период глобальной экономической перестройки.
Россия сделала долгосрочную ставку на базирующийся на инвестициях рост, иранская проблема при ее решении является одним из факторов риска. С другой стороны, эта же проблема позволяет РФ заявлять о своих сильных и независимых позициях в Ближневосточном регионе, что будет стимулировать приток инвестиций. Наличие эластичного спроса на нефть, который даже в период активной фазы кризиса 2009 года сократился в мире всего на 1%, поддерживает спрос на российские инвестиционные активы. Второй фактор роста – это усиление национальной финансовой системы.
Здесь надо отметить, что при росте объема активов, взвешенных по уровню риска на 20%, с учетом средств Резервного фонда, составившего на 1 февраля 1,863 трлн. руб., и прибыли банков за 2011 год, равной 0,848 трлн. руб., достаточность капитала и резервов банковской системы РФ при необходимости может быть увеличена до 26,5%.
К концу 2012 года с учетом планируемого роста Резервного фонда до 2,22 трлн. руб. и принимая объем прибыли банков на уровне, схожем с прошлогодним, при аналогичном росте активов достаточность банковской системы РФ сможет быть увеличена уже до 29,6%. Это близкий к максимальному уровень периода 2008–2012 годов и весьма существенный показатель. На пике кризиса 2009 года рейтинговые агентства оценивали доли проблемных кредитов российских банков в 40–60%, но даже в тех условиях сценарий такого масштабного роста «плохих» долгов банков не был реализован. В тот период оказалось достаточно увеличения капитала и резервов банков до 30–35% с последующим частичным роспуском резервов.
Наконец, важнейшим и наиболее сложным, рискованным в данной системе инвестиционной перестройки являются бюджетная и административная реформы. Они, как представляется, проходят сейчас в ручном режиме, и их развитие зависит от успеха предыдущих мер привлечения частных, прежде всего иностранных вложений в экономику. Глобальные риски, подобные иранской ядерной проблеме, вероятно, будут ускорять и ужесточать поиск властями РФ стратегических подходов к стимулированию инвестиционного роста в ближайшее десятилетие.
|
